Дисклеймер: имена героев изменены. Мнение героев может не совпадать с мнением редакции.

Дисклеймер: материал содержит описание насилия и селф-харма.

Согласно статистике детского Фонда ООН, около 67 % взрослых казахстанцев применяют насилие в отношении своих детей. 65 % из них используют психологическое насилие в целях воспитания, 39 % — физическое. Поговорили с алматинцами, которые пережили опыт насилия в детстве, о воспитании детей, ненужной жестокости и отношениях с родителями.

Текст

ДАМИНА МУКИТАНОВА

Иллюстрации

Айгерим Саттар

Ирина, 21

Я жила с родителями, бабушкой и дедушкой в одной квартире. Родные били с самого детства — практически до двадцати лет. Обычно это были мама с бабушкой, в юности — еще и дедушка. Но бабушка с дедушкой хотя бы иногда пытались предотвратить мамины вспышки. Отец тоже пытался защищать, когда кто-то из них троих совсем расходился, из-за этого они даже ссорились с мамой. Но чаще всего он отмалчивался: в нашей семье избиение считалось методом воспитания. Говорили, что заслужила.

Бабушка после очередной ссоры часто говорила, что ничего страшного в этом нет, ведь она мою маму до самого замужества била гораздо сильнее

По мере взросления становилось все хуже: в детстве обходилось пощечинами и ремнем, в подростковом возрасте таскали за волосы, оставляли ссадины. В девятнадцать мама узнала о моей ориентации, когда залезла в телефон и увидела переписки с фотографиями. После этого абьюза стало значительно больше. Родители ограничили доступ к средствам связи, постоянно колотили, душили, унижали. 

Мать всегда загоралась как спичка. Начиналось с какой-то мелочи, вроде непомытых полов или неубранной комнаты. Скандалила, если получала другие оценки, кроме пятерок. Каждый день слушала, как мать кричит всю дорогу до школы. Однажды она заперла меня в комнате и лупила, пока не разбила мне голову. После я должна была извиниться за ссору, и произошедшее забывалось. 

Всегда было страшно сказать или сделать что-то не то. Часто без причины начиналась паника — предчувствие, что меня скоро накажут. Еще страшнее было идти домой, если получала плохую оценку или не выполняла какое-то поручение. Во время и после побоев почти всегда случались нервные срывы. Я сильно плакала, не могла остановиться, задыхалась, начинала биться головой о стены или пол, била стены или резала себя попавшимися под руку острыми предметами. Боль помогала успокоиться и отвлечься.

В детстве боялась высказывать мнение перед родителями. Отношения с семьей никогда не были доверительными: врала даже о мелочах, чтобы не вызвать очередного приступа гнева. С проблемами справлялась сама.

Общество больше приемлет выпивку, чем селф-харм

В подростковом возрасте друзья старались поддержать. У них такого в семьях не было — я им завидовала. Когда нервный срыв  случался в школе и учителя узнавали, что причина — родители, просто пожимали плечами и говорили, что такое бывает. 

В какой-то момент я начала выпивать — алкоголь помогал забыться. Меня даже уже не пугали очередные оскорбления. К тому же, общество больше приемлет выпивку, чем селф-харм.

Я не хочу, чтобы мои дети меня боялись. Это ненормально

Насилие закончилось в 20, я тогда съехала от родителей. Долгое время с ними не общалась: они восприняли это как побег. Психологический абьюз все еще продолжается: мы регулярно видимся, потому что завишу от них финансово. Когда пытаюсь поговорить о пережитом, объясняют, что так воспитывали всех, просто я слишком чувствительная. Раньше даже пытались убедить, что меня никогда никто не трогал, оскорблений или побоев не было. Только отец несколько раз говорил, что у матери проблемы с контролем гнева и нужно просто с этим смириться.

Сейчас ситуация меняется. К младшей сестренке вообще стали относиться гораздо мягче, она сама удивляется, потому что видела, как воспитывали меня. Пока стремлюсь к абсолютной психологической и финансовой независимости.

Я все еще переживаю длительные приступы депрессии, с десяти лет возникают суицидальные мысли. Сложно разговаривать с людьми среднего возраста, выражать мнение, отстаивать границы. На учебу со временем тоже забила. Раньше училась хорошо, только чтобы дома не побили. Сейчас нет мотивации учиться для самой себя или как-то развиваться.

Нельзя воспитать счастливого человека, избивая его. Такие люди вырастают с установкой, что единственный выход — насилие, и воспитывают своих детей так же. Я хочу, чтобы мои дети мне доверяли. Хочу знать, когда они попробуют сигарету или захотят начать интимную жизнь. Не хочу, чтобы дети меня боялись. Это ненормально.

Руслан, 22

Не помню, во сколько лет это началось, я тогда только начал ходить. Отец напивался и избивал. До четвертого класса просто давал шапалаки, а потом в ход пошли кулаки, ремень, кожаная камча.

Когда я был в четвертом классе, отец выпил больше обычного и начал лезть к маме. Я услышал ее крик, прибежал — а он навис над ней с ножом. Я сильно испугался, умолял не трогать ее. Тем вечером мы вызвали скорую, маму увезли в больницу. Может, поэтому отец начал бить сильнее: решил, что сын повзрослел, воспитывать надо по-мужски. Но с тех пор, когда я видел, что он лезет до мамы, вступался и получал. Один раз он избил меня вешалкой. Это было больнее всего, на следующий день я не пошел в школу из-за огромного синяка под глазом. За это он снова меня побил.

Отец никогда не объяснял, почему бьет, да и я о причинах не думал. Просто хотел, чтобы все поскорее закончилось и он пошел спать. Поводами обычно становились какие-то наши мелкие косяки. Отец обычно начинал с вопросов — до…вался (донимал), искал, к чему придраться.

Физические меры наказания и дети — эти вещи вообще не должны пересекаться

Когда находил что-то, начинал оскорблять, угрожать. Потом — лупил минут двадцать, пока не успокаивался.

Свидетелями побоев становилась вся семья, иногда даже гости, но никто никогда не вмешивался. Гости — потому что это считалось нормальным воспитанием. А домашние (я рос с сестрами и младшим братишкой) тоже боялись, сидели тихо.

Поговорить с отцом тогда не пытался, боялся. Когда он приходил, бежал к себе. У нас всегда были сложные отношения, хотя был случай, когда он повел себя непривычно. В четвертом классе мне стало стремно переодеваться со всеми на физкультуре: я закомплексованный был. Физрук как-то зашел в раздевалку, увидел, что я опять опаздываю на урок и дал мне по башке баскетбольным мячом. Дома у меня разболелась голова, мама спросила, что не так, я ей рассказал. На следующий день отец пришел в школу, подошел к тому учителю и спросил, зачем тот меня ударил по голове. Выслушав ответ, сказал: «У него с детства проблемы, сотрясения, он же тебя на 10 лет младше» и ударил физрука мячом.

Физическое насилие происходило регулярно: раз в одну-две недели. Если у двери чувствовал запах перегара — все, надо готовиться к худшему, а если отец был трезвым, то жить можно. Отец пил почти каждый день, однажды мы все-таки собрали деньги на реабилитацию. Он держался год, а потом снова выпил — и ушел в тот же день.

Мне было тогда 14. Жизнь стала свободнее, я перестал бояться. Дома появился уют.

На каждую женщину найдется тот, кто будет бить, и тот, кто будет носить на руках

Физические меры наказания и дети вообще не должны пересекаться. У меня есть самый младший брат, я его сам воспитывал. В три года он взял за привычку выбегать на дорогу. Объяснений он не понимал, так что я показал ему фильм, где человека сбила машина, и сказал, что с ним может произойти то же самое.

В первом классе с ним было тяжело — вот тогда хотелось его е***ть (ударить). Показывал ему, как писать, держал за ручку и выводил буквы вместе с ним, но когда он писал сам, выходила каракуля. Мы с мамой и средним братом составили график занятий с ним. Когда я совсем за…..я (уставал), даже выходил покурить. Он вырос хорошим парнем, сейчас учится отлично. Иногда кажется, он смотрит на меня как на отца.

У меня отличные отношения с мамой, братьями, но прошлое с ними не обсуждаем. Младшие не помнят, а с мамой начинать разговор не хочу. Мы просто отбросили все плохое и живем настоящим. Недавно появился отчим, который не пьет, не курит и заботится о маме.

Ребенок — не боксерская груша

Я не знаю, почему вопрос домашнего насилия до сих пор так остро стоит в обществе. Не знаю, почему женщины это терпят, может, боятся остаться одинокими. Но на каждую женщину найдется тот, кто будет бить, и тот, кто будет носить на руках. Живой пример — моя мама, отец и отчим.

Когда вижу, что кто-то повышает голос на детей или допускает что-то похуже, хочу спросить — зачем вы это делаете? Мою сестру бил бывший муж. Оказалось, он поднимал руку и на племянников. Однажды сестра позвонила, сказала, что заперлась на балконе вместе с детьми, а муж пытается выломать дверь. Я быстро собрался, пришел к ним и вытащил его на улицу — поговорить. Казалось, он понял, а на деле вернулся и еще сильнее их всех избил — сестру, племянника и племянницу. Пришлось нам вдвоем с младшим братом его избить тоже. Через месяц они развелись.

Ребенок — не боксерская груша. Мне просто повезло вырасти нормальным, но где-то на мне это все равно отразилось. Когда пьян, в голову лезет все это, начинаю копаться, почему и за что. Боюсь, что получится замкнутый круг: отец пил, я буду пить и дети мои тоже.

Сейчас у нас с отцом натянутые отношения, хотя я его простил. Не могу сидеть с ним в комнате больше часа: начинаем ссориться. Говорить почти не о чем, у нас разные характеры и взгляды на жизнь. Иногда думаю, буду ли плакать на его похоронах. Наверное, нет.

Айгерим, 22

Я была долгожданным ребенком. Родители были обеспеченными, у меня было все — игрушки, блоки киндеров, энциклопедии, компьютер и образование в частной школе. Сказка оборвалась резко.

Когда мне было девять, у родителей начались конфликты. Мы переехали в другой город, они на время помирились, родился младший брат. Но с того момента мама начала меня бить. В первый раз она извинилась и заплакала, попросила ударить в ответ так же сильно. Но я не могла этого сделать. Все, о чем попросила — больше так не делать.

Я не знала, почему она это делает: раньше с меня сдували пылинки, а сейчас лупят ремнем. Теперь родители наказывали за четверки в школе или замечания от учителя. На мои просьбы и слезы отвечали ударом. Иногда казалось, что мама получает от этого какое-то удовольствие и бьет все больнее. Она часто повторяла: «Чтоб я сдохла, когда тебя родила». В 10 впервые задумалась о самоубийстве: стояла на балконе и думала спрыгнуть: зачем жить, если тебя не любят собственные родители? Долго стояла. Потом собрала волю в кулак и выбросила все вещи, которые сохли на сушилке.

Мечтала о том, что стану богатой и увезу братишку от родителей, чтобы жить вдвоем в шоколаде и мармеладках

Когда дела были совсем плохи, сбегала из дома и часами бродила по улицам Алмалинского района. Мечтала о том, что стану богатой и увезу братишку от родителей, чтобы жить вдвоем в шоколаде и мармеладках.

Я не доверяла родителям, для меня они были просто покровителями, которые обеспечивали едой и кровом. Сцены в фильмах, где родитель извинялся перед ребенком за пощечину, уже казались мне странными: не понимала, как можно обижаться на такую мелочь. Сейчас осознаю значимость любого проявления физической агрессии.

Когда мне исполнилось 12, к побоям присоединился отец. Если мама могла наказать за уборку, то отец бил за оценки. Мои отметки не становились лучше: зачем стараться, если тебя все равно будут лупить. Пыталась не находиться дома: ходила на разные сходки, тогда же у меня проснулся интерес к районовской культуре и сигаретам.

25 декабря 2010 я хотела увидеться с друзьями, но мама подняла скандал из-за беспорядка. Набросилась на меня с ножом. Я не могла пошевелиться, она прижала меня к углу. Страшно не было — скорее, обидно, что это делает человек, которого я должна любить больше всех. Который должен принимать и любить меня такой, какая есть.

Терпи, девочка, это же родители

В детстве я запиралась в туалете и молилась всевышнему, чтобы родители перестали бить — но практика показала, что это бесполезно. Как-то мама исполосовала всю мою руку ремнем, потому что я не убрала игрушки брата. Рука стала фиолетовой от следов. Пока она кричала, что будет рада, если умру, я спряталась в ванной и вызвала полицию.

Поднявшая трубку женщина выслушала и сказала: «Терпи, девочка, это же родители». Я заплакала от безысходности, а она продолжила, что через это надо пройти, они не виноваты, что дочь плохо себя ведет.

Как-то не выдержала и пожаловалась одной из учительниц — она меня проигнорировала. Одноклассники повторяли: «хватит ныть, меня тоже иногда бьют родители, но я же не жалуюсь». Меня часто шеймили за ненависть к собственной матери — говорили, что я сама виновата в насилии, что это нормальное воспитание. Сейчас понимаю, что многие не понимают проблемы домашнего детского насилия — отсюда и высокий процент самоубийств.

Все закончилось, когда мне было четырнадцать. Мама накинулась с кружкой, которую я не помыла, начала ею бить — тогда-то я и поняла, что устала от этого. Позвонила в полицию, чтобы заявить о насилии. Пришел молодой и недалекий полицейский, сказал, что нужен школьный инспектор и медэкспертиза. Процесс шел очень вяло. После всех процедур инспектор сказала, что маме грозит лишение родительских прав. Впервые почувствовала власть над ней и поняла, что я не такое уж бесправное существо. Мама умоляла не писать заявление ради братишки, говорила, что впредь он единственный ее ребенок. Я согласилась, но больше ее не боялась. 

Я не была идеальным ребенком, дочкой или тем, кем хотели меня видеть родители. Местами, может, заслуживала наказания, но не такого жестокого. Родители до сих пор не признают вины. Братишку подобное воспитание обошло стороной, хотя с психологическим насилием он все равно столкнулся.