ИнтервьюОсобая вселенная Рината Балгабаева

Ринат, почему вы стали заниматься документальным кино на остросоциальные темы?

Моя основная деятельность — пиар-консультации. Мои фильмы — всего лишь способ озвучить собственные идеи и мысли. Раньше я писал посты в соцсетях, но в какой-то момент понял, что они кратковременно воздействуют на аудиторию, но практически никак не помогают в долгосрочной перспективе. Пост забывается уже через два дня, а люди забывают о проблеме, про которую ты рассказал. Преимущества фильмов в том, что, во-первых, ты сразу действуешь массово, ведь сегодня это — самый доступный медиаконтент. Во-вторых, с течением времени фильмы полноценно начинают жить без меня. Попав на YouTube, они отправляются в свободное плавание. Я решил, что важные для меня темы стоит озвучивать в формате документальных фильмов. Конечно, не было возможности делать это на местном телевидении — оно не предполагает формата свободы мысли. Выбрал в качестве площадки YouTube, начал искать ресурсы. Сначала обходился минимальными средствами: друзья помогали снимать, сам полностью писал сценарии, сам продюсировал и искал героев.

Когда я решился на докфильмы, в голове было восемь тем, которые я хотел поднять. Это то, что меня волнует прямо сейчас — огромный пласт проблем, связанных с бытовым и сексуализированным насилием, а также с насилием в общем. Эти проблемы есть, но многие делают вид, что их не существует. После выхода нескольких фильмов круг проблем только расширился, потому что в течение работы я находил все новые проблемы в сферах, которые изучал. Вот снял фильм о домогательствах, а теперь планирую продолжение о сексуализированном насилии. Это более жесткая тема, я только готовлюсь к ней. Также хочу продолжить тему бытового насилия, но уже с точки зрения психологического насилия в семье. По такому принципу задумываются и реализуются многие фильмы. Исходя из рассказов героев фильма о домогательствах стало ясно, что у нас проблемы в целом в отношении к сексу и личным границам. Потому я решил снять фильм о половом просвещении вместе со школьниками. В общем, темы вытекают одна из другой. Мои друзья-коллеги смеются, что есть «особая вселенная Рината Балгабаева». А я часто говорю, что основная тема моих фильмов — лицемерие. Общество, которое эти проблемы создает, воспроизводит их из года в год.

Какую цель вы ставите перед началом работы над фильмом?

Главная цель — вызвать обсуждение. Чтобы люди, посмотрев фильм, сделали выводы, начали обсуждать между собой — а значит, делать что-либо с проблемой. Вторая цель — это практическая помощь: чтобы человек получил более или менее внятную инструкцию о том, что делать, если ты попал/а в опасную ситуацию. Например, фильм «Беги» о домашнем насилии дает информацию о бесплатной помощи, кризисных центрах. Фильм дает женщинам понять, что им есть куда пойти. Также мы много говорим о законе. Пытаемся давить на то, чтобы правительство приняло закон о домогательствах.

И такие практические задачи есть в каждом фильме. Например, фильм «Соль» о синтетических наркотиках — настоящий крик о помощи, потому что это огромная проблема. После выхода картины прошло большое республиканское совещание, на котором присутствовали министр здравоохранения и министр внутренних дел. Они меня выслушали и приняли решение создать новый план по борьбе с наркотрафиком и бизнесом с профилактикой употребления. Этот план приняли, и он стал республиканским.

Я не считаю себя творческим человеком. Не участвую в фестивалях, не делаю прокаты, не стремлюсь в кинотеатры. Мне интересны практические цели. Я хочу говорить о проблемах, а самый доступный инструмент для меня сейчас — документальные фильмы. Да, это не шедевры, но и задача у них другая — эффективнее приносить в общество обсуждение тех или иных проблем. Это мой маленький вклад в оздоровление общества.

Как считаете, с какими чувствами или мыслями зритель должен «выходить» после вашего фильма?

Нет такого, что я заранее планирую, с каким ощущением должен выйти зритель. Моя работа направлена на то, чтобы каждый человек сформулировал собственную точку зрения об этой проблеме. Самое главное — чтобы люди находили в фильмах что-то свое.

Расскажите, какой из ваших фильмов дался наиболее сложно в эмоциональном и техническом плане?

У каждого фильма свои сложности. Например, на фильм о домогательствах я очень долго искал деньги. Выиграл маленький грант, но его совершенно не хватало. Бывает, люди снимают ролики в Instagram дороже, чем все мое производство. Из-за нехватки ресурсов приходится обходиться минимальными вещами и выкручиваться. Мне хочется охватить весь Казахстан, но я не могу позволить себе привезти команду в западные регионы, потому что это просто дорого. Поэтому я накапливаю ресурсы, чтобы подготовиться к следующему сезону и снимать новый фильм. Каждый из них стоит многих усилий, поэтому каждый из них я люблю. Это сложности технические.

Насчет эмоциональных: я сильно страдаю от того, что испытываю большую эмпатию к героям. Я бы хотел и даже пытался делать фильмы более динамичными, но из-за привязки к героям невозможно резать их тяжелые истории. Я очень чувствительный человек и долго переживаю после очередного интервью.

Давайте на примере одного фильма чуть подробнее рассмотрим производство. Например, сложно ли находить героев для таких тем?

Производство занимает примерно два месяца, но подготовка гораздо дольше. Например, к фильму о синтетических наркотиках я готовился больше года. Читал статьи, знакомился с исследованиями, консультировался со специалистами. Героев в основном нахожу в соцсетях. Читаю разных людей, которые делятся своими историями, и предлагаю рассказать о них в доке.

Я постоянно нахожусь в поиске новых героев. Есть темы, которые планирую снять через четыре-пять лет, но уже сейчас знаю, кого бы я хотел видеть в этих фильмах. Некоторые люди отказываются уже после съемок, потому что боятся огласки или излишней ответственности. Но я очень благодарен тем, кто, несмотря на стереотипы и предубеждения, соглашается идти до конца, а после фильма не жалеют о своем решении. Для меня это так же вопрос внутренней этики, потому что мне очень важно не навредить никому.

Сколько в среднем уходит времени на создание одного фильма?

Это зависит от тех денег, которые у меня есть: могу делать фильм год, могу восемь месяцев, но, повторюсь, я готовлю сразу семь-восемь тем. То есть, у меня есть готовые синопсисы, потом по ним я формирую папки с темами и героями. Интервью записываем в течение недели, монтаж занимает еще пару недель.

Вы сами финансируете фильмы?

Нет, для меня это очень дорого. Я начинал снимать на свои деньги, но теперь ищу спонсоров на отдельные темы. Есть различные коммерческие компании и фонды, в том числе международные, готовые профинансировать освещение той или иной темы. Конечно, я также вкладываю свои деньги, которые зарабатываю с помощью рекламы в соцсетях или на коммерческих фильмах. Например, в прошлом году я снял три важных фильма: два на социальную тему и один коммерческий, чтобы закрыть расходы. Бывает и так, что заказчик готов дать деньги, чтобы я снял фильм на важную им тему, но я ни в коем случае не подрядчик. Я хочу снимать только на те темы, которые интересуют лично меня.

Какой фидбек от мужчин вы получали по фильмам, говорящим о проблемах женщин?

Самый разный. После фильма о бытовом насилии я читал комментарии от некоторых мужчин в одном чате. Там мне предъявляли, что фильм заказали феминистки, что я хочу разрушить традиционные ценности (смеется). Сейчас я получаю много фидбека в основном от моих ровесников, которые придерживаются того же мнения, что и я.

Однажды я сидел в общей сауне после тренировки в фитнес-клубе. Ко мне обратился один мужчина: «Мы с друзьями на неделе посмотрели фильм про послеродовую депрессию, а потом обсуждали его». По мне побежали мурашки в этот момент! Я, конечно, мечтал о подобном, но думал, что это, скорее, иллюзия, что кто-то из мужчин посмотрит и заинтересуется.

Также были обесценивающие комментарии, причем, в основном от женщин. Из разряда: «Вот! Мы рожали, и все было хорошо». Но чаще всего по этим комментариям ясно, что их авторы не смотрели фильм до конца.

Интересно, что такие контрастные случаи есть.

Да, общество вообще состоит из противоречий. Обесценивание чужих эмоций и проблем — это одна из больших народных игр. Люди не понимают, что на одну и ту же проблему у разных людей могут быть разные точки зрения и опыт. Кроме того, во время депрессии в организме происходят сложные биохимические процессы, которые у всех проходят по-разному. Депрессия в принципе вызывает сложные изменения в организме, которые не сможет понять здоровый человек. На мое решение сделать фильм именно про послеродовую депрессию повлияла встреча с одной из моих подруг-коллег, которая поделилась подобным состоянием. Она очень успешная женщина, смотря на ее деятельность, я бы не задумался о том, что у нее есть проблемы.

Конечно, я считаю себя профеминистом. И я всегда им был, просто не знал этот термин. Быть профеминистом нормально для современного человека. Мужчины должны быть профеминистами, потому что равноправие оздоравливает общество. А насчет того, что от себя требовать: все очень просто — не быть мудаком.

Встречались ли вы с осуждением такой позиции?

Конечно! Я написал пост в твиттере о том, что не захожу в лифт вечером, если туда заходит женщина, потому что понимаю, что мое присутствие может вызвать ощущение опасности. Я это написал просто потому, что это обыденное правило для меня. И куча мужиков ущемились. Стали писать: «Ты так ущемляешь себя, чтобы какая-то истеричка плохо не подумала?» или «Ты что, не можешь контролировать себя, поэтому боишься заходить вместе с женщинами в лифт?» Это так меня развеселило! Я понял, что это совершенно животрепещущая тема.

Очень много девушек написало мне тогда же, что они остерегаются заходить в подъезд, всегда держат ключи в руках, потому что боятся, что на них нападут. И мне абсолютно понятен их страх. В этом смысле меня очень порадовали молодые ребята, которые писали, что раньше не осознавали женский страх, а сейчас начали следовать моему примеру. Когда у нас будет здоровое общество, тогда мы все будем толпой ездить в лифтах, и это не будет проблемой. А на данном этапе я готов потерпеть 30-40 секунд, чтобы человек не испытывал дискомфорт.

На одном подкасте вы достаточно открыто говорили о депрессии. Как вам кажется, нужно ли, чтобы люди больше говорили о ней в медийном пространстве?

Не думаю, что это нужно. Я поделился своим состоянием, потому что посчитал, что мой опыт может кому-то помочь. Открыто рассказывая об этом, я пытаюсь поспособствовать решению проблем. Еще есть обратная сторона депрессии — ее романтизация: когда люди на фоне подавленного состояния начинают заниматься самодиагностикой. Я за то, чтобы обращаться к специалистам и не ставить себе диагнозы.

Каково, на ваш взгляд, отношение к ментальному здоровью в современном казахстанском обществе?

Об этом есть куча стереотипов. Психология — наука молодая, и многие к ней скептически относятся. Плюс, у нас есть мистическое мышление: мы верим в разные суеверия и тому подобное. Людям проще обратиться к тарологам или гадалкам, чем к психологу. Поэтому у нас очень нелепое отношение ко многим вещам, связанным с психологией. Оттого обесценивание и происходит. Но я думаю, что нам удастся все это преодолеть. Я транслирую то, что о проблемах надо говорить, а не замалчивать их.

В интервью вы часто говорите о морали и этике в самом широком смысле. Расскажите, откуда такой интерес к этим концепциям?

Это просто желание жить в здоровом обществе. Я не высокоморальный человек, для меня есть только два важных принципа: никому не приносить вреда и помогать, если есть возможность. При этом у меня такие же стереотипы в голове и шаблоны, как у всех. Но одно я знаю точно: безопасность в обществе поддерживается внутренними принципами. В этом смысле на меня сильно повлияла гибель Дениса Тена (казахстанский фигурист, погибший от ножевого ранения при потасовке с грабителями — прим.ред.) После этого прецедента я понял, что наше общество очень небезопасно. Я боюсь за своих близких, и не хочу испытывать страх просто из-за того, что они вышли на улицу, где в любой момент может произойти преступление. Хочу, чтобы мы жили в здоровом обществе: нормальном и безопасном. Я не прошу каких-то нереальных вещей.

Как бы вы описали утопичную реальность, которая, по-вашему, идеальна с точки зрения этики и морали?

Мне эти конструкты и слова не очень нравятся. Для меня в этом смысле первичны вопросы безопасности в обществе и здоровых коммуникаций. Как пример, могу предложить скандинавские страны, в которых есть личная ответственность каждого человека за здоровое отношение общества к преступлениям. Если есть неприязнь к преступлениям, коррупции, неприязнь к насилию — это уже хорошо. Понимаю, что даже в самых развитых странах есть проблемы, просто масштабы разные. Я хочу приблизить наши масштабы к их.

Ринат, в завершение расскажите, над чем вы сейчас работаете, и какой фильм мы можем ожидать в будущем?

Есть много тем в разработке, но в ближайшие месяцы я планирую снимать о сексуализированном насилии. В Казахстане высокие показатели насилия на душу населения, цифры просто колоссальные. Я бы хотел обсудить с людьми, что не так с нами, и почему это происходит. Еще тема, над которой сейчас работаем — лудомания. После того, как я выпустил «Соль», очень много игроков написали, что ждут фильм о лудомании. Сначала я думал, что тема важная, но слишком узкая. Но сейчас, погружаясь, читая и исследуя, я понимаю, что масштабы тоже колоссальные, вполне сопоставимые с употреблением наркотиков. Ущерб от букмекерских контор и ставок огромный, и давление на общество тоже.